Старшая Эдда
Германские племена принято делить на три географические общности: западную, восточную и северную. Эта трехчленная классификация в основном признается достоверной: установлено, что восточногерманские племена обитали в долине Эльбы, западногерманские – в районе Рейна и Везера, а северные германцы – на полуострове Ютландия, откуда впоследствии отправились в Скандинавию. В эпоху Великого переселения народов германцы утвердились в Галлии, перевалили через Альпы, вторглись в Италию (лангобарды), наконец, пересекли Северное море и осели в Британии (англы, саксы). Их положение со временем настолько упрочилось, что на германские земли уже почти не отваживались посягать ни кельты, ни римляне (особенно после разгрома войска Квинтиллия Вара в Тевтобургском лесу в 9 г. н. э.).
Германцы стали неотъемлемой частью новой Европы. В 9 году н. э., после двадцати двух лет традиционных по отношению к варварским народам действий по умиротворению, сближению и приобщению к цивилизации, Рим потерпел поражение, от которого так и не смог оправиться. В Тевтобургском лесу племена во главе с вождем по имени Арминий захватили врасплох и уничтожили три римских легиона – 15 000 воинов, не считая тех, кто следовал за лагерем. Арминий приказал пригвоздить головы убитых к деревьям, известие о чем произвело в Риме должное впечатление. Силе противопоставили силу. Империя отступила за Рейн и, за исключением незначительных вылазок, оставила Германию в покое.
Теперь, спустя почти два тысячелетия, нам остается только гадать, какой могла бы стать романизированная Германия. Что, если бы она не превратилась на столетия в одну из последних в Европе зону не только политического, но и духовного отчуждения от римского мира, от чего потомки Арминия (названного впоследствии Германом) так до конца и не отступились? Что, если бы Арминий вошел в историю не легендарным героем, а всего лишь одним из местных правителей? Что, если бы римская империя с ее храмами, амфитеатрами и системой права расширилась до Вислы? Неужели в этом случае Европе не пришлось бы столкнуться с болезненным и тяжелым «германским вопросом»? Но история не знает сослагательного наклонения. Случилось так, как случилось.
Романизации Германского мира не произошло и в 476 году н. э. германские племена через четыреста с лишним лет после этой битвы разрушат процветающую империю, и мир благодаря им перейдёт в состояние варварства. Правда, некоторые утверждают, что Темные века посеяли семена грядущей западной свободы, а иные и вовсе отрицают наличие в них чего-либо темного. Но, как бы то ни было, порядок и стабильность, какие всегда утверждает империя, в эту эпоху отсутствовали. Одно можно сказать: Темные века стали для Европы подобием болезненной операции, едва не убившей больного, но, в конце концов, сделавшей его крепче. В результате всех потрясений в конце V – начале VI в. на территории Западной Европы складывается ряд варварских королевств: в Италии – королевство остготов, управляемое Теодорихом, на Пиренейском полуострове – королевство вестготов, а на территории римской Галлии – королевство франков.
Затем наметились контуры будущих наций: Западно-Франкское королевство стало Францией, с которой начала сливаться Аквитания, долгое время бывшая столь обособленной и своеобразной в королевстве; Восточно-Франкское королевство стало Германией, которая, имея четкую границу лишь на севере, испытывала искушение распространиться на запад, даже за Лотарингию, многие века бывшую яблоком раздора между Францией и Германией, унаследовавшими эту распрю от внуков Карла Великого, а также на юг, где мираж империи и идея подчинения Италии долго сохраняли свой соблазн.
Эта «Тоска по Югу» перемежалась или сочеталась с «Влечением на Восток», с начавшимся натиском на славян. Италия при этих колебаниях политики испытывала угрозу и германских имперских претензий, и светских амбиций пап. Этот тяжелый и болезненный «германский вопрос» отразится и на вековечном конфликте между Францией и Германией за владение Эльзасом и Лотарингией, что приведёт сначала к франко-прусской войне 1870 года, а затем к Первой мировой, за которой через короткую передышку в 20 лет последует и Вторая мировая. А сам национал-социализм будет вдохновлён во многом романтическими штудиями Вагнера древних германских сказаний, которые, в свою очередь, настолько завладеют душой Гитлера, что он выразится в том смысле, что, кто не понимает музыки Вагнера, тот ничего не смыслит в национал-социализме…
Таким образом, когда мы говорим о скандинавском эпосе, об англо-саксонском эпосе, об исландских сагах, то мы говорим об общем германском мире, который исторически делился на три географические общности: северную, восточную и западную. И в этой варварской мифологии скрывается какая-то невероятная пассионарность, которая сначала дала знать о себе падением могущественной римской империи, затем разрушительными набегами викингов, созданием российской государственности варягами и затем страшными потрясениями всего XX века. Как сказал один из последователей учения о ноосфере Вернадского и де Шардена Чижевский в своей знаменитой книге «Земля в объятиях солнца»: многие идеи подобны вирусам. Эти вирусы могут вспыхивать эпидемиями массовых безумств, а затем на время вновь впадать в спячку до тех пор, пока не возникнет для их развития благоприятная ситуация.
В этом смысле воинственная и разрушительная пассионарность германо-скандинавской мифологии сравнима с этим самым разрушительным вирусом. Эта мифология именно войну и насилие превращает в религию, а стремление к коллективному самоубийству облагораживает с помощью героического покрывала в виде такого понятия, как «волей к смерти». Если говорить о болезненной прививке, которой явились для континентальной Европы так называемые Тёмные века, то, прежде всего, надо учесть, что процесс христианизации погасил варварскую воинственную пассионарность германских племён, придав ей некий благородный рыцарский оттенок. Такими стали литературные памятники англо-саксов «Беовульф» и поэма немцев, живших на Западе вдоль берегов Рейна «Песнь о Нибелунгах». Но совсем другое дело обстоит с наследием германских племен, поселившихся в далёкой и изолированной Исландии.
Здесь эта дикая пассионарность почти не угасла, ибо христианизация в данных землях была во многом формальной и слабой. Эта слабая христианизация не смогла погасить той разрушительной пассионарности, которая в раннем Средневековье взорвалась походами викингов и докатилась даже до берегов Америки в виде «слепого» открытия варварами далекого континента, который они посетили задолго до Колумба и приняли его за свою мистическую Вальгаллу, страну погибших героев, чертог, в котором, согласно скандинавской мифологии, обитают воины, павшие в бою. Откуда же берётся эта самая дикая, ничем не сдерживаемая пассионарность германцев? Кстати сказать, не стоит думать, что насилие и стремление к нему – это черта исключительно немцев. Нет. Автор далёк от всякого рода национализма.
Пассионарность и, причём, садистская будет свойственна всем примитивным народам, делающим лишь первые шаги в сторону создания цивилизации. Объясняется это тем, что на ранних стадиях развития любого общества человек почти не отделён от окружающей его природы. Природа властвует над ним полностью, а насилие является неотъемлемой частью природы. Именно об этом пишет знаменитый биолог К. Лоренц, лауреат Нобелевской премии, в своей книге «Так называемое зло». Когда мы говорили об античности, то вспоминали А.Ф. Лосева и его высказывание о том, что садизм и насилие присущи всякому язычнику и что садистами были не только римские императоры, но и герои Гомера. Французский культуролог р. Жирар в своей книге «Сакральное и насилие» прямо утверждает, что именно бытовое насилие вакханалий, устраиваемых в честь бога вина, лежит в основе греческой трагедии и, более того, искусство – это, вообще, результат «переплавки» бытового насилия в художественные формы.
Поэтому мы можем сделать следующий вывод: любая ранняя языческая цивилизация буквально переполнена насилием, которое диктует ей окружающая Природа. А для самой Природы насилие является одной из форм существования. И лишь развитая цивилизация способна смягчать нравы, переводя бытовое и природное насилие в область ноосферы, так как культура – это не что иное, как «вторая природа». Но вернёмся к нашим варварам германцам, чей уклад жизни ещё полностью зависит от окружающей дикой и очень суровой природы Исландии. Исландия была заселена германцами, выходцами из Норвегии в 870–930 годах нашей эры. Это были те самые германские племена, которые, в отличие от своих собратьев, селившихся на западе и востоке Европы, жили на севере (Дания и Норвегия).
Первопоселенцы не встретили в новооткрытой ими стране никаких человеческих существ, кроме, может быть, нескольких монахов-отшельников, немного раньше заплывших туда в поисках уединения из Ирландии на своих утлых суденышках. Кельты, уже успевшие утратить свою пассионарность и забывшие героя древних саг Кухулина ради Христа, ничего не могли противопоставить германцем, для которых Один оставался ещё вполне живым божеством, а, значит, вполне соответствующим и гармонично уживающимся с дикими ландшафтами этой европейской окраины. Уплывая из Норвегии, исландские первопоселенцы, представители северных германских племён, уплывали от государства. В обществе, основанном ими в Исландии, обрели новую жизнь догосударственные институты – тинг, то есть народное собрание, вече, и годорд, то есть община родового жреца – годи, который содержал местное капище и предводительствовал на тинге.
В Исландии официальное принятие христианства (в 1000 году) было полюбовной сделкой между язычниками и христианами. Благодаря этому в Исландии древняя германская литературная традиция была бережно сохранена, несмотря на своё пассионарное язычество. В эпоху раннего средневековья скандинавский север представляет область, отдалённую от центров экономической и культурной жизни Европы и потому наиболее отсталую в общественном и культурном отношении. До конца первого тысячелетия нашей эры, а частично и позже, скандинавские народы живут в условиях родового строя, они словно застряли во времени и находятся ментально в эпохе, предшествующей падению римской империи. Такой феномен известен современной науке. В результате открытия Эйнштейна и Пуанкаре теории относительности и так называемого пространственно-временного континиума мы знаем, что время и пространство очень сильно связаны между собой. Время не течёт везде с одинаковой интенсивностью. Есть такие районы мира, где оно либо замедляет свой бег, либо, наоборот,
ускоряет.
Вот континентальная Европа по разным причинам способствует ускорению течения времени, а всякого рода задворки, провинции, оказываются подобны заводям, где течение исторического времени замедляется, а иногда и просто останавливается и застывает на долгий период. Так, например, случилось с Южной Америкой, и в XX веке неожиданно в мировой литературе возник феномен «магического реализма», основанного во многом на древних верованиях доколумбовой Америки, верованиях, сохранившихся в сознании людей, живущих где-то в андах, в глуши тропических лесов, вдали от всякой цивилизации. Нечто подобное произошло в раннем Средневековье и с Исландией, в которой мифические представления древних германцев сохранили всю свою жестокую и воинственную пассионарность, вдохновлённую суровой окружающей природой. Эта жестокость и воинственность во многом была определена суровостью климата, скудостью пищевых ресурсов, когда самое обычное существование напоминало непрекращающуюся битву с неведомыми и таинственными силами. Не случайно германские племена называли ещё людьми леса.
Вся западная и восточная Европа представляла из себя в конце античного периода один сплошной непроходимый лес. Об этом писал римский историк Тацит в своём трактате, посвящённом германским племенам. В частности он говорил о том, что по этим местам можно было блуждать долгие дни и ни разу не увидеть солнца и неба над головой из-за густой кроны вековых деревьев, одним из которых был ясень или тис. Суровая жизнь в непроходимой тайге и способствовала тому, что центральной фигурой всей древнейшей германо-скандинавской мифологии будет знаменитый ясень Иггдрасиль. Это древнейшее представление о мировом древе и принесли с собой в Исландию первые германские поселенцы. Дословно «Иггдрасиль» означает «скакун Игга» (Игг – один из эпитетов Одина), имя Мирового Дерева представляет собой типичный для эддической поэзии перифраз (кеннинг). Существует мнение, что имя указывает на эпизод добычи рун Одином, когда он провисел, пригвождённый к Мировому Дереву, девять суток и отдал глаз великану Мимиру, чтобы узнать тайну рун. Исполинский ясень являлся моделью вселенной.
Он покоился на трех корнях, из которых один простирался к людям, другой к исполинам (турсам), третий в Нифльгейм, т. е. преисподнюю. Под ветвями его творят суд боги, а под первым из корней находится колодец Урд‘ар, у которого живут три норны изображающие прошлое, настоящее и будущее. Богини Судьбы норны, отвечающие за прошлое, настоящее и будущее, поддерживают вечную свежесть и молодость дерева. Под вторым корнем находится колодец Гвергельмир, из которого текут реки, создавшие землю. Под третьим корнем живет водяной исполин Мимир, который так мудр, что сами боги обращаются к нему за советом. Именно к нему придёт Один накануне последней мировой катастрофы, чтобы узнать свою судьбу. Но знание неизбежного не должно останавливать героя. Воинский подвиг ценится выше, чем жизнь. К героической смерти надо стремиться во что бы то ни стало. Правда Л.Н. Гумилёв, рассуждая о такой пассионарности скандинавских викингов, заявляет, что они всё-таки «боялись смерти, как все люди, но скрывали этот страх друг от друга, наедаясь перед битвой опьяняющими мухоморами.
Современные им арабы бросались в атаку трезвыми, но неукротимые в опьянении викинги сминали и арабов, и франков, и кельтов. Особенно ценили они берсерков (подобных медведю), т. е. людей, способных перед боем доходить до невменяемого состояния и с огромной силой крушить врага. После припадков берсерки впадали в глубокую депрессию до следующего нервного срыва. В нормальных условиях берсерков не терпели. Их заставляли покидать села и удаляться в горные пещеры, куда остерегались ходить. Но в отрядах викингов берсерки находили себе применение. Иными словами, пассионарность делает яростными даже не очень храбрых людей. Значит, викинги были людьми несколько отличными от прочих скандинавов. Обладая высокой степенью пассионарности, они были нетерпимы для малопассионарных норвежцев, которые предпочитали сидеть дома и ловить селедку.
Поэтому пассионарная часть популяции отпочковалась от основной массы народа и погибла на чужбине. Зато норвежские и датские воины-пассионарии разнесли славу своей ярости по всей Европе и вынудили ее обитателей защищаться». Но вернёмся к мифу об Иггдрасиле. Позднейший миф рассказывает о мудром орле на верхушке ясеня, о четырех оленях на ветвях его и о драконе Нид‘егр, подгрызающем корни его. Белка, прыгающая по дереву, беспрестанно переносит вести от орла к дракону.
Но прежде чем мы займемся непосредственно анализом главных смысловых составляющих всей германо-скандинавской мифологии, как это нам позволит такой памятник, как «Старшая Эдда», мы должны обратить внимание, пожалуй, на самый главный элемент этой мифологии, элемент, который является основной пружиной той дикой пассионарности, последствия которой испытали на себе многие народы мира. Этот элемент будет свойственен всем представителям арийской стихии: от древних ахейцев и дорийцев, создавших цивилизацию высокой классической Греции, до германских варваров Темных веков. Все они слепо поклонялись Фатуму, Судьбе.
При этом это поклонение не имело ничего общего с восточной покорностью. Судьбе следовало бросать вызов, несмотря ни на что следовало вступать с ней в неравный бой, пытаясь из последних сил переломить ход событий. По мнению Ф.Ф. Зелинского, культ античных героев вышел из культа мёртвых (Ф.Ф. Зелинский. «Из жизни идей: Гермес Трижды-Величайший»). Античный героизм всегда был отмечен неизбежностью трагической гибели. Так ведёт себя Ахилл на поле боя. Он знает, что в следующий раз боевые кони привезут назад лишь его труп, но всё равно рвётся в бой. Герой – это всегда потенциальный покойник, а, шире, это всегда тот, кто стремится выйти за рамки дозволенного, за пределы бытия. Германские племена, в этом смысле, мало чем отличались от своих родичей ариев: ахейцев и дорийцев (спартанцев), разгромивших в своё время Трою. Можно сказать, что в своей дикой пассионарности германские племена зашли дальше греков и лишили своих асов, своих богов бессмертия. Боги должны были погибнуть вместе с людьми в единой для всех последней битве языческого апокалипсиса. Так было предначертано Судьбой. Именно эта героическая погребальная тональность и пронизывает знаменитый траурный марш из «Сумерек богов» р. Вагнера.
Эта последняя битва и является своеобразным катарсисом всей германо-скандинавской мифологии. Её отблеск мы чувствуем в последнем бою Нибелунгов под предводительством Хагена в пиршественном зале короля Этцеля, она, эта древняя эсхатологическая битва, проявляется даже в конце одного из сезонов нашумевшего на весь мир сериала «Игра престолов» – эпизод, названный «Красной свадьбой», в котором убивают почти всех представителей рода Старков. Эта же битва даёт знать о себе и в заключительных сценах третьей части «Властелина колец» Дж. Р. Толкина. А в истории – это Грюнвальдская битва тевтонских рыцарей в 1405 году и битва за Берлин в 1945-ом. Вместо светлой и радостной картины эллинской мифологии эддические песни о богах рисуют полную трагизма ситуацию всеобщего мирового движения навстречу неумолимой судьбе. Герой перед лицом Судьбы – центральная тема героических песен. Он не заботится о своей бессмертной душе. Его волнует лишь одно: какую благородную память оставит он по себе в памяти потомков. Всё в древнем германском эпосе движется навстречу мировой катастрофе.
Герой этого эпоса хочет принять активное участие в так называемой «игре космических сил» по Ницше. Такой пафос «Старшей Эдды» можно объяснить лишь так называемой «волей смерти», которая живёт в каждом из её персонажей. В «Прорицании вёльвы» колдунья вещает Одину о близящейся роковой схватке. Надвигающаяся космическая катастрофа – это результат общего морального упадка: асы нарушили данные ими обеты, и силы зла вышли из-под контроля. С ними уже невозможно совладать. И так было предначертано с незапамятных времён. У главного бога Одина, воплощающего собой культурного героя, есть противоположность, герой-трикстер, герой разрушитель.
Это Локи, представляющий собой злое, разрушительное начало, может быть, первоначально он был богом огня на что указывает его рыжий цвет волос. Локи стоит между богами и великанам и будет сражаться против богов в последней битве перед концом мира. Эта битва предопределена уже древней распрей Локи и обитателей Асгарда. Обычно Локи изображают высоким, худощавым и несколько андрогинным. Говорят, что Он нередко является в образах различных животных, в том числе волка, паука, лисы, ворона или вороны, лошади и змеи. Он может даже обретать облик женщины и беременеть. У одного из основоположников психоанализа К.Г. Юнга есть два архетипа: анима и анимус, воплощающих мужское и женское начала, которые в разной степени присутствуют в бессознательном каждого индивида.
Мифический персонаж Локи мог бы стать ярким примером такой игры нашего внутреннего я. Локи – прежде всего потомок ётунов, так в северной мифологии именуются великаны. Его женой или возлюбленной была женщина-волчица Ангрбода, родившая ему троих чудовищных детей: змея Йормунганда, опоясывающего мир своим телом; волка Фенриса, которого Тюр сковал цепью, чтобы тот не пожрал все живое; и Хель, полуживую-полумертвую богиню мертвых, во власть которой была отдана часть Нифльхейма. Дети Локи странны на вид и на самом деле чудовищны, однако всем им отведены важные роли в скандинавской космологии.
В связи с последней ролью сразу вспоминается «Перебранка Локи». Однажды асы устроили большой пир, но забыли пригласить Локи. Локи явился на пир незваным и принялся разоблачать пороки и тайны всех, кто обошел его вниманием. За этот ужасный, чудовищный проступок его подвергли не менее ужасному наказанию: асы превратили одного из сыновей Локи и его ни в чем не повинной жены Сигюн в свирепого волка, и тот растерзал второго их сына. Затем самого Локи бросили в подземную пещеру и привязали к камню кишками этого погибшего сына, а над головой у него подвесили ядовитую змею, чтобы яд с ее клыков капал ему на лицо до скончания веков.
Однако его преданная жена, ничем – кроме своей любви к мужу – не заслужившая такой участи, разделила с ним наказание: Сигюн стоит рядом с Локи и держит чашу, собирая в нее капли яда. Мукам её нет облегчения; и всякий раз, когда она отходит, чтобы опорожнить переполнившуюся чашу, жгучий яд каплет Локи на лицо, причиняя страшную боль. Впрочем, было известно пророчество, согласно которому в конце света Локи поведет против Асгарда корабль мертвецов. Так что не исключено, что асы заточили его в пещере попросту для того, чтобы обезопасить себя от столь грозного противника. Но пророчество осуществилось, и корабль мертвецов тронулся в последнюю космическую битву. Мир «Старшей Эдды» – это мир непрерывных битв богов в союзе с людьми против враждебных сил природы, воплощенных в облике великанов, чудовищ и хтонических сил. Мир чётко располагается вокруг могучего ясеня.
Среда обитания людей ограничена небольшим пространством, отвоёванным у леса вокруг ствола мирового древа. Это Мидгард (ударение на первом слоге). За пределами Мидгарда, мира культуры, находится Уд-гард (буквально: «то, что находится за оградой, вне пределов усадьбы»). В состав Утгарда входят Страна великанов – ётунов, Страна альвов – карликов. Кроме богов, скандинавская мифология знает духов природы, развившихся из первобытных анимистических представлений, великанов, царство которых лежит за морем, и карликов, скрывающихся в недрах земли. Великаны, олицетворяющие стихийные, разрушающие силы природы, находятся в непрестанной борьбе с богами и людьми. Карлики владеют несметными сокровищами в недрах гор и являются искусными кузнецами.
Древние германцы будут буквально боготворить своё оружие, наделяя его яркими личностными качествами, а кузнечное дело будет окружено у них тайной и различными суевериями. Кузнец и колдун станут восприниматься как нечто близкое и понятно почему: они все получат свои знания обработки металлов от альвов. Над Мидгардом высится Асгард – твердыня богов – асов. Асгард соединен с Мидгардом мостом, образованным радугой. В море плавает мировой змей, тело его опоясывает весь Мидгард. Всё в этой воинственной и жестокой, как сама мать природа, мифологии живёт ожиданием последней решающей битвы, которая должна покончить с течением времени и прекратить существование старого мира. Это древняя идея так называемого Мирового года. Эту идею цикличности гибели и нового возрождения мы найдём у ариев, захвативших в своё время Индию, и в концепции Тимурти, или единства трёх божеств: Брама, Вишну, Шива. Тримурти неотделима от жизни Вселенной. Брама изливает из своих недр мироздание.
Период проявления космоса есть «день Брамы», который делится на огромные эпохи: кальпы и юги. В это время Бог в лице Вишну хранит мир. По прошествии миллиардов лет начинается грозная «пляска Шивы». Солнце сжигает все живое, элементы материи распадаются, пространство сворачивается, и, наконец, «эту Вселенную в свой тончайший мир превращает Ишвара». Наступает «ночь Брамы», когда бытие остается непроявленным и покоящимся в лоне Абсолюта до восхода следующего «дня». Таким образом, перед нами воззрение, родственное представлениям о Мировом годе и известное еще Вавилону и Греции. Мир, согласно этому взгляду, – заколдованный круг, а история – «вечное возвращение». Разрушитель миров, Шива представляется индусу страшным и подавляющим воображение. У него синий лик, обрамленный извивающимися змеями, его украшает ожерелье из черепов. Его называют Натараджа, «танцующий царь», ибо его экстатическая пляска несет конец всему преходящему. То, что в мироздании нет ничего незыблемого, обусловлено характером Шивы. Но у ариев германцев, или скандинавов, есть свой танцующий Шива – это насмешник Локи.
Собираясь отомстить богам-асам и их союзникам людям, он приближает день расплаты, день великой битвы, названный Рагнарёк. Рагнарёк, или Рагнарок (нем. Ragnarök), в германо-скандинавской мифологии – гибель богов (судьба богов) и всего мира, следующая за последней битвой между богами и хтоническими чудовищами. Пророчество о Рагнарёке, согласно мифологическим источникам, было произнесено мёртвой провидицей Вельвой, которую специально для этого на время вызвал из могилы Один. Предвестием Рагнарёка явились смерть бога Бальдра, а затем нарушение родовых норм, кровавые распри родичей («детей сестёр»), моральный хаос. В «речах Вафтруднира», «Старшей Эдде» и «Младшей Эдде» упоминается также трёхгодичная «великанская зима» Фимбулвинтер, предшествующая Рагнарёку. Согласно пророчеству, в день Рагнарёка чудовищный волк Фенрир освободится от своих пут. Его сын, громадный волк по имени Сколь (Сколь (др. – сканд. Sköll – «предатель»), преследующий Солнце, наконец догонит его.
Второй сын Фенрира, волк по имени Хати (др. – сканд. Hati – «ненавистник») схватит месяц. А когда из глубин всплывёт мировой змей Ёрмунганд, море выйдет из берегов. К ним примкнёт и огненный великан Сурт с пылающим мечом, который выжжет землю, и повелительница загробного царства Хель, и коварный бог обмана Локи вместе с инеистыми великанами – гримтурсенами и ётунами. Из Хельхейма приплывает корабль мертвецов Нагльфар. Нагльфар (норв. Naglfar) – в германо-скандинавской мифологии – корабль, сделанный целиком из ногтей мертвецов. В Рагнарёк он будет освобождён из земного плена потопом, выплывет из царства мертвых Хель. На нём армия ётунов, предводимая Гимиром (по версии Младшей Эдды) или Локи (по версии Старшей Эдды), поплывёт на поле Вигрид для последней битвы против асов. Считается, что корабль из ногтей слишком тяжёл, чтобы держаться на плаву.
Перед Рагнарёком будет трёхлетняя зима Фимбулвитер, когда моря промерзнут до дна, и Нагльфар приедет по льду, как на санках. Снорри Стурлусон в «Видении Гюльви» описывает обычай скандинавов остригать у покойников ногти и сжигать их, чтобы Нагльфар никогда не смог быть создан. Войско сынов Муспельхейма проскачет по радужному мосту Биврёст, который при этом разрушится. Против них выступят все асы во главе с Одином и все эйнхерии, которых призывает страж богов Хеймдалль, трубя в Гьяллархорн – «громкий рог». Перед битвой Один отправится к Мимиру, хозяину источника мудрости, испрашивая у него совета. Битва произойдет на равнине Вигридр. О дин сразится в битве с Фенриром и будет им убит, но сын Одина Видар тут же разорвёт пасть волка (или пронзит его мечом). Тор будет биться со змеем Ёрмунгандом и убьёт его, но и сам падёт от его яда. Бог Фрейр сразится с Суртом и, отдав свой меч слуге Скирниру, погибнет; Хеймдалль – с Локи; Тюр – с псом Гармом. Видя, что ни зло, ни добро не могут победить, великан Сурт соберёт всю убийственную мощь подвластного ему огня и обрушит её на землю, закончив таким образом битву Тьмы и Света.
Но за гибелью мира последует его возрождение: выживут и поселятся на месте, где раньше была долина Идаволл (в центре Асгарда) сыновья Одина – Видар и Вали, и сыновья Тора – Магни и Моди, которые унаследуют молот Мьёльнир. Возвратятся из царства мёртвых и примирятся между собой Бальдр и его невольный убийца – слепой бог Хёд. Выживут, укрывшись в роще Ходдмимир, два человека – Лив и Ливтрасир, которые вновь дадут начало новому человеческому роду.
